Вино поцелуев - Страница 23

— Надо полагать, сеньор, — она бросила возбужденный взгляд в сторону Лизы, — что как раз в одном из писем она прочла нечто такое, что заставило ее срочно вызвать вас к себе вместе с юной леди.

По-прежнему хмуря брови, он приложил палец к подбородку.

— Что ж, хорошо, Мануэла. Мы с сеньоритой Хардинг сейчас придем к Мадресите. Значит, она расстроилась, прочтя какое-то письмо. Это, случайно, не то, что пришло из Мадрида?

— Кажется, да, сеньор граф. Похоже, содержание письма очень сильно огорчило ее, если она стала требовать, чтобы я немедленно привела вас к ней, и непременно с этой очаровательной девушкой. Надеюсь, сеньор, это не нарушило ваши планы? Вы знаете, я не люблю вас беспокоить, но…

— Я все понял, Мануэла… — Он улыбнулся, глядя сверху вниз на взволнованную маленькую даму. — Прошу тебя, не надо так расстраиваться. Спокойно возвращайся к графине и передай ей, что мы уже идем.

— Вы очень добры, сеньор.

Компаньонка старой графини торопливо засеменила прочь, колыхая широкими юбками. Бусы позвякивали о золотые пуговицы на корсаже ее довольно старомодного и поношенного платья. Лиза посмотрела ей вслед и решила, что она, пожалуй, очень милая и симпатичная старушка, бесконечно преданная графине, которой отдала лучшие годы своей жизни. Возможно, Мануэла была родственницей из обедневшей семьи, Лиза слышала, что большинство дуэний происходили из обедневших ветвей аристократического рода и с радостью готовы были служить богатой родне в качестве дуэний или компаньонок в обмен на стол и кров. Так было заведено еще в викторианские времена, к которым относилось и одеяние Мануэлы, и Лиза невольно подумала, не относится ли кодекс правил старой графини к столь же отдаленным временам.

— Думаю, нам надо к ней пойти. — Над Лизой снова склонилась тень Леонардо, но теперь насмешливая ирония исчезла из его глаз, ее сменили серьезность и сосредоточенность. Он взял Лизу за руку и помог ей подняться. — Ничего, если мы оставим тебя одну, Ана? — спросил он.

— Я почитаю книгу, сеньор, — ответила девушка, приветливо глядя на Лизу. — Увидимся.

Вслед за Леонардо, который крепко держал девушку за руку, Лиза побрела к замку. И она вдруг испытала от его прикосновения сильный, словно электрический, импульс, пронизавший все ее тело, и еле слышно пролепетала:

— Мне пойти переодеться, сеньор?

— Нет, у нас уже нет на это времени. — Он говорил отрывисто, почти резко. — Ей придется принять тебя такой, какая ты есть!

Лиза хотела было возмутиться, сказать, что он должен дать ей время хотя бы причесаться, подкраситься, чтобы не выглядеть так, словно он тащит ее на мясо-бойню. Однако когда она попыталась вырвать у него руку, его пальцы еще крепче ухватили ее за запястье, так что она задохнулась от боли и злости, что теперь у нее останутся синяки.

Глава 4

Маленькая гостиная в покоях графини оказалась такой милой и уютной, что на мгновение Лиза забыла, что пришла сюда на встречу с графиней, бабушкой Леонардо, который широким жестом приглашал ее войти в комнату. Там стояли красивые угловые кабинеты, где размещалось множество фарфоровых безделушек. Пол устилал прекрасный розовый ковер. Стулья и диваны были обшиты гобеленовыми тканями, а на стене висел огромный портрет предка в деревянной раме, украшенной вырезанными орлами, зелеными ветвями и странными фруктами.

Лиза не могла оторвать от него взгляда — хотя по военной форме, в которой он был изображен, она поняла, что это не Леонардо, но сходство с нынешним владельцем замка было поразительное. Та же высоко вскинутая гордая голова, те же темные брови, сведенные в одну линию, надменные красивые черты.

— У него было прозвище Конкистадор, — раздался у нее за спиной голос Леонардо, слегка испугав ее. Она невольно обернулась к нему, с замиранием сердца понимая, насколько живые глаза завораживали ее больше, чем те, на портрете. — Он всегда отправлялся туда, где можно было добыть славу для Испании, ну и золото, конечно.

— Я много слышала о жестокости конкистадоров, — негромко сказала Лиза, ощупывая свое запястье, где под рубашкой, она знала, уже проступили синие пятна.

— Да, в некотором смысле это национальная черта испанцев, — согласился он. — Но не забывайте, сеньорита, что здесь, в Испании, нам не нужен закон, чтобы ограждать детей от жестокости. Мы любим детей и с почтением относимся к старым и мудрым.

— Значит, некоторая часть вашей природной жестокости достается женщинам, — дерзко сказала она, сжимая рукой то место, где он оставил синяки, словно ей вдруг захотелось еще раз ощутить эту боль.

— Женщины, — сказал он, намеренно глядя прямо ей в глаза, — как это ни странно, не возражают против жестокости… от любимого мужчины.

— Парадоксальное утверждение, — возмутилась она. — Или это просто мужское оправдание за то, что они не к месту используют свое физическое превосходство. Не думаю, что мне понравилась бы чья-то жестокость, даже если бы это был человек, которого я люблю.

— О, вы говорите так только по неопытности в подобных делах, — сказал он. — Любовь сама по себе чувство сродни мазохизму, не только в физическом смысле, но и в духовном. Любя искренно и от всего сердца, человек готов пойти на все, на любые муки ради любимого. Впрочем, думаю, ваши холодные британские сердца вряд ли способны на такое. Для вас любовь скорее приятная дружба, взаимопонимание, а не страстный захватывающий бой.

— А что плохого в хорошей, крепкой дружбе? — спросила она. — Лучше хранить тепло, чем все время жить в огне.